Доверие к мужскому началу.

Для одних это дар, для меня – скорее, результат дрогой и тонкой работы. Оглядываясь назад, я с ужасом и гордостью вижу, какой красивый путь я проделала для того, чтобы сегодня снова идти в доверие с той же светлой улыбкой, которую я дарила каждому монстру, пересекавшему порог моего детского домика когда-то тогда. Период до 10 лет – это был сложный этап в объятиях Раху, когда я совершенно не была готова к знакомству с миром мужского начала, но вынуждена была знакомиться со всех возможных сторон. Мужчины, которые жили в нашем доме, смогли бы составить хорошую экспозицию для аттракциона “Комната страха”. После условно приличного Лёхи из приличной интеллигентной семьи с хорошим достатком мама не могла больше верить этому типу мужчин.

Сперва к нам приехал Юра, он был довольно безобидным, но спал почему-то на лестничной площадке возле наших дверей. Меня он не трогал, а мама поняла что пора бежать довольно быстро; после первого же эпизода с попыткой выломать дверь она вызвала такси прямо ночью, позвала соседей, одела нас сонных и нашла место куда мы смогли переехать на время, пока она не нашла защиту. Имено через этот эпизод я навсегда усвоила – есть вещи которые мы не терпим.

Защитой оказался Милитарист – внешне довольно страшный мужчина. Я никак не могла понять его логику: с одной стороны, он постоянно лелеял армейские атрибуты, развешивая их повсюду, с другой – сбежал почему-то из своей любимой армии и прятался у нас. Он наносил ущерб только маме, нас он тоже не трогал. Но дети всё прекрасно чувствуют в таких случаях, поверьте. Мы ничего не видели и не слышали. Но мы всё это ощущали и пропускали через себя. Самое наивное что можно придумать – это вообразить, что если дети не видят эпизодов – их это не калечит.

И довольно быстро она с этим разобралась. Потому что она видела, как беспомощна была перед домашним насилием её собственная мама. С Юрой она блестяще сдала экзамен на историю с нарушением физических границ, с Милитаристом отказалась подвергаться психологическому насилию. Несмотря на всё, что на неё тогда свалилось, застревать в повторении родительских ошибок она стала.

Следующий Галицин прожил у нас довольно долго. Он не трогал маму, наоборот, он слушался её как цепной пёс, но страдал такой формой психиатрического расстройства, что все стрелки в моей голове сбились, переломались и разлетелись к чертям. Я перестала понимать, что нормально, а что нет, где тьма, а где правда, какое поведение является безумным, а какое здоровым. Когда совершенно сумасшедший человек учит разумному-доброму-вечному – это капец. Он страдал педофилией не просто так, у него были на это свои трагические причины. Он прожил в нашем доме почти 6 лет, и самым ужасным было то, что я не понимала тогда, что этот человек просто очень болен. Я думала, что мужское – это вот так. Это если кто-то развешивает на коврах по стенам коллекцию с плётками и ремнями, визжит по ночам, когда звонит своей матери и тёткам, отчаянно пытаясь излить на них гнев за своё искалеченное детство.

Я думала, это нормально – идти к дверям с ледорубом, если в них кто-то звонит. Я привыкла к тому, что длинные позорные списки с моими детскими грехами, написанные взрослой рукой от моего лица, висят на стенах как плакаты.

Над моей кроватью висел транспарант:
“Здесь спит воровка”
И я думала, что это правильно, что совершенно обычной частью жизни являются показательные шоу между взрослыми с воплями и матом в транспорте, магазинах и поликлиниках. Ведь для ребёнка нормально то, что делает значимый взрослый. И по старой привычке я ничего не рассказывала маме. Потому что у неё и так было много горя, и я не хотела подливать масла в огонь.

Около 7 лет я ощущала жизнь как двойную клетку. В мамином доме жил Галицин, а в бабушкином Гусев. Куда не поедь - либо приступы белой горячки, либо манифестации шизофренического психоза. Там и там сексуальное насилие. Там и там – нет общих правил. Он устанавливает одни правила, она – другие. С похмелья он считает так, а вечером иначе. Она говорит – спать в 11, он в два часа ночи открывает художественную школу Гусева, и мы должны приступать к учёбе. Мы рисуем, особо не понимая что вообще происходит, а по кварталу разносятся вопли:
– Я Гусев!!! – Я гений!!! – Гений!!!
И нам нужно срочно перерисовывать в свои тетрадки иллюстрации из его книжек, а он мечется по дому голый в одних только атласных зелёных с искрой семейниках, и единственный способ быстро прекратить весь этот шабаш – это просто пойти с ним в постель. Самая основная базовая потребность – наличие единых правил, именно её удовлетворение способствует формированию доверия к жизни и ответственности за свои поступки.

Там и там я испытывала сильнейшую потребность закрыть собой младших, чтобы они не пострадали. И защитить маму. А ещё я хотела сохранить доверие к миру взрослых в целом и к мужскому принципу в частности. С тем и с тем потерпела полное фиаско.