Почему невозможно просто взять и забыть ушедшее? Почему нельзя просто оставить страшное позади и жить в сегодняшнем настоящем? У меня была учеба, любовь, жилье и работа. У меня была цель и довольно четкое чувствование своей предназначенности. У меня были принципы, убеждения, вера. И наконец, я была очень разумна для своих четырнадцати. Почему же все, что я создала с таким трудом и Божьей помощью было обречено на провал?
Дело в том, что синдром ДФС - это не шутки. Его невозможно просто взять и обойти стороной. И да, последствия насилия, пережитого в детстве - это мина замедленного действия. Она взрывается, когда мы влюбляемся, уничтожая все созданное в самый неподходящий момент. Что же происходит? По теории Мерлин Мюррей (а эта теория лежит в основе всей моей книги), после травмы человеческая психика расщепляется на три разделенных защитных механизма. Остатки изначальной естественности подавляются, раненая часть прячется выдавленная контролем, все решения и реакции на жизнь являются результатом конфликта между этими инфантильными механизмами. Без специальной терапии любая попытка просто жить дальше - есть добровольное согласие на то чтобы стать той самой повозкой, разрываемой между лебедем, раком и щукой. Расщепленный человек - сам порой не понимает своих реакций на жизнь и ее феномены. Он обречен на оставаться заложником случайных результатов внутреннего инфантильного конфликта. В результате - тем, кого он любит с ним будет плохо. В результате - ему будет плохо с теми, кого он любит. И, наконец - он не сможет соединить отношения и социальную реализацию. У руля либо контролер, либо естественный, уж извините. Пока здоровая уравновешенная личность не установлена - они не смогут принять друг друга и договорится. И наконец главное - такому человеку будет плохо в самом себе с самим собой. И в 14 я была именно таким человеком. Контроль говорил - нам нужно две работы, изначальный говорил - я хочу встречаться с Русланом каждый вечер, плачущий тяжело болел и молчал о своей боли. В отношениях я не говорила о чувствах - мой контролер считал, что это ниже девичьего достоинства. Я не говорила, когда нуждалась в помощи. Даже когда я подверглась нападению, а Руслан находился в той же самой квартире - я не кричала. Почему? Не могла. Даже когда чувствовала ревность. Даже когда к нам на улице пристали какие-то гопники. Мы не обсуждали наши чувства - мы пытались сделать вид что ничего этого не было. И между нами повисла тугая слизь недоговоренности и отрицания. Мне было 14 а ему 19 - откуда нам было знать что с этим делать? Его контролер нашел простой мужской способ справится с этой ситуацией и он что то употребил. Придя домой и найдя его в этом состоянии я не смогла сказать на прощание не одного слова. Я просто прошла мимо, задрав подбородок и царственно зажав недовольные губки. Мы даже не попрощались. Я просто красиво ушла. И свалилась с температурой, потом больница, упущенные экзамены, больница, больница, потерянные работы. Я подвела всех, кого можно, потеряла жилье и остатки самоуважения. Когда меня выписали я Руслана так не нашла. Я попробовала собрать свою жизнь из оставшихся осколков, но самого главного, ключевого фрагмента не хватало. Я как нельзя ярче прожила утрату всякой надежды. Жизнь стала черно белым фильмом состоящем из борьбы за выживание, здоровье не восстанавливалось, я ничего не хотела. Плачущий ребенок грустно вышел на сцену и заполнил собой все пространство, оставшееся в моей груди. Черная дыра разверзлась между моей грудиной и лопатками. А потом, мама как то разыскала меня и сказала чтобы я присела, потому что ей надо мне что то сказать. Я достала беломор и закурила. И мама не возражала. Она старалась быть очень бережной. Все мои внутренние детки испуганно сжались понимая, что это очень нехороший знак. Они отчаянно нуждались во взрослом руководстве, в том, чтобы их кто-то поддержал и направил, в том чтобы кто-то взрослый объяснил и показал им как им теперь пережить все это. Но вокруг, куда не глянь расстилалась одна только пластмассовая пустота. Естественный ребенок ушел в глубину, а контролер и плачущий на долгие годы разделили непосильную для детских плеч ношу моей новой правды. Так получилось, что Руслан умер прямо на глазах у моей мамы.